Александр Бурмистров

(глава из романа «Солевозы»)
Герб города Энгельс украшает бык с солонкой на спине, а на флаге белый ромб символизирует соль. Соль имеется в виду эльтонская.
Это, возможно, лучшая соль в мире. При российском императорском дворе предпочитали с определённого времени именно эльтонскую соль, пахнущую, по уверению знатоков, фиалкой. Она имеет розовый оттенок и содержит массу уникальных микроэлементов. Дело в том, что в озеро Эльтон впадают семь небольших речек, и все они минерализованные. Именно они обуславливают хлоридный натриево-магниевый состав рапы (рассола, тузлука), а также обогащают её бромом, бором, бериллием, селеном, сероводородом, сульфидами и массой полезных органических веществ. Впрочем, российская знать была далека от химии, а бериллий с селеном ещё даже не были открыты, но отличить «безвкусную» илецкую или баскунчакскую и «горькую» астраханскую соль от эльтонской вполне могла.
Покровская слобода (ныне Энгельс) обязана своим возникновением исключительно соли и озеру Эльтон, хотя когда-нибудь город здесь всё равно бы появился, но у него была бы совсем другая история.
Иногда с иронией говорят, что бык на нашем гербе, а тем более его скульптурное воплощение со всеми бычьими атрибутами – это натяжка, мол, соль перевозили на волах (а ещё на лошадях) и надо было бы ставить памятник волу – кастрированному быку. Но ведь и волы не возили соль в солонках на спине. К тому же у малороссиян слова «бык» и «вол» были синонимами, то есть волов они называли быками… Зато в Энгельсе одно время (пока не установили камеры видеонаблюдения) появилась интересная забава: раскрашивать на Пасху яйца скульптуре быка красной краской.
Кстати, о волах. Когда город отмечал своё 250-летие в 1997 году, местный предприниматель Александр Камаев хотел устроить историческую реконструкцию: чтобы по улицам ходил соляной обоз из нескольких воловьих пар с чумаками. Эльтонскую соль привезли для этого, но волов найти не удалось даже для одной повозки – они «исчезли как класс». Пришлось волов заменить верблюдами (вроде бы их тоже иногда использовали на Эльтонском тракте).
По легенде, поселение на месте современного Энгельса – Новые Бокуры – возникло в 1710 году (его якобы основали сосланные сюда Петром I мазеповцы во главе со Степаном Бокурой), но, например, в Атласе Всероссийской империи 1734 года напротив Саратова никаких населённых пунктов не отмечено, да и на «большом чертеже окрестностей Саратова» 1736 года на левом берегу обозначены лишь леса, сенные покосы и несколько хат, а на краю карты надпись – «Дикая степь». Может быть, после смерти Петра I в 1725 году бокуровцы вернулись на родину в Малороссию или ещё что-то произошло, о чём не осталось документальных свидетельств? Здесь простор для фантазии краеведов. Но согласно вполне реальных документов поселение «Саратовский луговой земляной городок» с соляными амбарами здесь было основано в августе 1747 года. С возведением церкви во имя Покрова Божией Матери городок стал называться Покровской слободой.
Соль была и есть стратегический товар. «Без соли и хлеб не естся», «И старая кобыла до соли лакома», «Без хлеба не сытно, а без соли не сладко», «Без соли стол кривой» – говорили в народе. А российские правители думали: «Без соли казны не наполнишь» – и установили монополию на этот продукт, причём жёсткую. Тайная добыча, тайный вывоз и тайная торговля были под запретом, за это жестоко наказывали, а в случае нападения на легальных возчиков, им при падеже скота или при повреждении фур предписывалось соль вываливать, «разбрасывая врозь, и смешивать с пылью и песком, чтобы охочие люди, набрав её, не отвезли и не продали бы».
Но раз свободная, частная добыча и продажа соли запрещалась, государству надо было создавать свою надёжную подконтрольную структуру.
Проект создания стратегического «соляного комплекса» с организацией в Саратове «Соляного Комиссарства» был разработан в Сенате, а исполнять задуманное поручили вятскому воеводе подполковнику Николаю Фёдоровичу Чемодурову. В итоге он блестяще справился с задачей, выстроив практически на пустом месте грандиозную политико-экономическую структуру – хорошо сбалансированную и эффективную. В конце XVIII века уже около 70 процентов всей соли в России добывалось на Эльтоне. Но какими же неимоверными усилиями ему это далось!
Чтобы в полной мере оценить заслуги Чемодурова и его нестандартные, опережающие время и, на первый взгляд, нелогичные действия, следует учитывать, что помимо организации «соляного комплекса» перед ним были поставлены и другие задачи, в частности, колонизация земель между Волгой и Яиком (Уралом), занимаемых кочевыми калмыками, и контроль за ними. Он имел аудиенцию с императрицей Елизаветой Петровной, встречался с другими важными персонами. В Коллегии иностранных дел ему были даны некие тайные инструкции, о которых сейчас можно только догадываться. Но были у него и свои собственные амбициозные мечты.
Откуда же такое доверие к второстепенному в общем-то чиновнику, возглавлявшему ранее всего лишь одну из сенатских подкомиссий и год как занимавшему должность вятского воеводы, да ещё не из знатного и небогатого рода? Почему он стал баловнем судьбы?
Об этом тоже можно лишь строить догадки, но предположения выстраиваются во вполне логичную картину.
Может быть, историки плохо сработали или архивные документы в самом деле не сохранились, но точные биографические сведения о Николае Фёдоровиче Чемодурове отсутствуют: не известно, ни когда, ни где он родился. Нет ни одного его портрета. Есть лишь скупые сведения о двух дворянских родах Чемодуровых: один имеет орловскую «прописку», другой – казанско-самарскую.
Что известно доподлинно, с 1736 по начало 1740-х годов Николай Фёдорович состоял на службе в Оренбургской экспедиции, которой руководили легендарные личности, что, несомненно, стало переломным в его биографии. Учитывая возраст руководителей экспедиции, которые, конечно же, были старше своих подчинённых офицеров, можно предположить, что Чемодуров родился в первом десятилетии XVIII века.
Оренбургская экспедиция была государственным учреждением, созданным в 1734 году для обустройства Волжско-Уральского региона, для организации торговли с народами Средней и Центральной Азии с учётом их присоединения к России в будущем. Занималась экспедиция и разведкой полезных ископаемых, и просто разведкой (в её составе числились дипломаты, картографы, топографы, этнографы, военные и другие специалисты).
Создателем и первым руководителем экспедиции был обер-секретарь Сената Иван Кириллович Кирилов. Его можно назвать родоначальником российской экономической географии (в 1727 году он сделал первое экономическо-географическое описание России), а в 1734 году именно он начал издание первого русского Атласа Всероссийской империи. Также он стал основателем городов Оренбург и Бузулук и ещё десятка крепостей.
Интересная история получилась с Оренбургом. Крепость Оренбург была основана при впадении реки Орь в Яик, затем несколько раз переносилась и в конце концов закрепилась почти в 300 километрах от Ори, но название у города осталось прежним, а на месте первоначального Оренбурга сейчас находится город Орск. Блуждающий по степи город…
У Ивана Кирилова как сподвижника Петра I и продолжателя его дела были грандиозные романтические мечты создать в регионе «Новую Россию», построить порт и флотилию на Аральском море и организовать торговый путь в Индию через Бухару, но им не суждено было сбыться. Вместо этого приходилось бороться с башкирами, которые не хотели, чтобы на их землях возводили новые «иноверческие» города, крепости и заводы. В жёстком подавлении восстаний принимало участие прежде всего ведомство Кирилова. Также приходилось преодолевать сопротивление киргиз-кайсаков (казахов).
После смерти Кирилова с 1737 по 1739 год место руководителя Оренбургской экспедиции занял тоже соратник Петра I, историк Василий Никитич Татищев. Он автор первого капитального труда по истории России, а в 1741-45 годах был астраханским губернатором. Он тоже основал новые города: Ставрополь (ныне Тольятти), Екатеринбург и Пермь.
Татищева сменил ещё один соратник Петра Великого контр-адмирал Василий Урусов. Он наконец-то подавил восстание башкир и продолжал выполнять тайные и деликатные поручения для налаживания отношений с калмыками и киргиз-кайсаками.
После Урусова в 1742 году Оренбургскую экспедицию возглавил адмирал, действительный тайный советник Иван Неплюев – блистательный дипломат, познавший тонкости Востока, закалённый ложными обвинениями и незаслуженным наказанием (перед службой в экспедиции его реабилитировали). Именно Неплюев «отворил врата в полуденную Азию», как мечтал Пётр I, учеником которого он был. С его приходом край стал развиваться небывалыми темпами: прокладывались дороги, были устроены почтовые тракты, появились новые заводы, он создал Оренбургское казачье войско и организовал оборонительные рубежи в виде цепи крепостей. Он привлекал в регион переселенцев, создав им выгодные условия (к примеру, строил жильё за казённый счёт). В общем, он дал направление развитию Оренбургского края, став впоследствии его губернатором. Да и сам Оренбург он перенёс на новое удобное место, где город уже окончательно утвердился.
Вот под началом каких великих и авторитетных людей пришлось работать Николаю Чемодурову, и это, конечно же, не могло не повлиять на него: он впитал в себя их верность государственным интересам, честность и трудолюбие. Да и служил достойно. Поэтому не удивительно, что он получил место секретаря в Правительствующем Сенате, с 1744 года уже состоял доверенным лицом при «соляной экспедиции», а в 1745 году становится воеводой Вятской магистратуры.
Между прочим, одной из функций Оренбургской экспедиции было обеспечение соледобычи в Пермском крае и на Илецких копях, так что «соляное дело» Чемодурову было знакомо.
Когда Сенат в 1746 году доверил ему создание «соляного комплекса» в Поволжье, романтические мечты и суждения Кирилова, воззрения Татищева и Урусова, прагматизм Неплюева, которые Николай Фёдорович горячо разделял, придали ему дополнительный импульс в деятельности. Перед ним был распростёрт огромный белый холст от Волги до Яика, и он мог создавать на нём любые узоры или картины. Это кружило голову, он тоже мечтал стать основателем нового города – степной заволжской столицы, нового Оренбурга, а то и нового Иерусалима. Возможно, именно это объясняет некоторые «нелогичные» шаги Чемодурова. Более того, эти шаги и тайные мечты оставили след не только в истории, но и пропитали ауру Заволжья так, что цепь «нелогичных» событий стала проявляться и в последующие столетия. Но об этом чуть позже.
Саратов – новое место его службы – ошеломил его своим разгулом запойного пьянства, продажностью и развратом, несколько охладил пыл, но, к счастью, не убил мечты. К тому же, как не раз бывало, почти ни один из разработанных чиновниками «наверху» документов «упрямо не хотел работать» на местах. Чемодурову приходилось всё делать «по-своему», его переписка с Петербургом составила бы многие тома, о чём свидетельствуют сохранившиеся бумаги в архиве. Местная элита – чиновники, купцы и военные – обвиняли его в самоуправстве, его пытались «приручить», на него жаловались и клеветали, постоянно ставились палки в колёса, но он в конце концов государственное поручение выполнил. Императрица Елизавета Петровна по достоинству оценила деятельность подполковника по организации Эльтонского промысла, привлечению людей и основанию новых селений: Чемодуров был награждён чином полковника и годовым жалованием в 1200 рублей (на первых порах он получал 441 рубль и 6 копеек). Чтобы понять, много это или мало, достаточно сказать, что пуд хлеба тогда стоил 10 копеек, а фунт мяса (0,4 кг) – 1 копейку.
К эльтонской соли подступались давно: её добывали и вывозили частным образом ещё с XVI века, со времён Ивана Грозного. В начале XVIII века попытались добычу и перевозку упорядочить, но деньги, выделенные Сенатом, куда-то улетучились. Даже элементарного описания озера не было подготовлено. Астраханская канцелярия отписалась, что Эльтонское озеро не перспективно.
В 1746 году очередной раз вспомнили об Эльтоне.
Не все в Сенате поддержали эльтонский проект: мол, дорого, опасно, рисковано. Мол, опять деньги уйдут на ветер. Мол, зачем, если можно продолжать развивать пермскую соледобычу. Но с пермской каменной солью тоже было не всё гладко: её получали путём выварки, ради которой истреблялся товарный лес в верховьях Волги и Камы. Ранее существовали ещё соляные промыслы в Балахне, Сольвычегодске и Соль-Галиче (ныне Солигалич), но их прикрыли тоже в целях сбережения лесов.
Было ещё Илецкое месторождение в Оренбургской губернии, но оно не могло обеспечить нужных государству объёмов добычи.
Экспедиция Чемодурова на озеро Эльтон началась в сентябре 1746 года, а в ноябре того же года в Сенате уже лежало от него «доношение» с добросовестным описанием и планом озера, а образцы эльтонской соли и рапы были переданы в Медицинскую Коллегию на анализ. Специалисты сделали вывод, что эта соль «к человеческому потреблению не вредна и без всякой опасности в пищу и к солению мяса и рыбы полезна быть имеет».
Вообще, за короткое время экспедицией была проделана колоссальная работа. Помимо самого Эльтона были подробно исследованы пути доставки соли от озера до Дмитриевска (ныне Камышин) и Саратова. Эти дороги использовались и раньше, ещё с XVII века, но были заброшены. Выяснилось главное: на всём протяжении была пресная вода, надо было только очистить и обновить старые колодцы (копани).
Здесь опять хочется вспомнить о призрачных Новых Бокурах, о которых все знают, но следов которой обнаружить не могут. Солевозы, ходившие на Эльтон из Саратова, в любом случае должны были иметь на месте будущей Покровской слободы какое-то пристанище. Может быть, именно его солевозы называли Новые Бокуры?..
Главной проблемой были рабочие руки: в смысле, где их взять. Чемодуров продумал, чем и как можно стимулировать труд ломщиков и перевозчиков соли. То есть он изначально планировал не грубую и хамскую эксплуатацию людей, как, например, практиковали уральские заводчики, а думал о стимулах для добровольного, а значит, добросовестного труда! И его позиция нашла отражение в пространном указе Правительствующего Сената о солеразработках на озере Эльтон от 24 февраля 1747 года.
Это был, кстати, первый документ, предписывающий строительство «анбаров» на «луговой стороне» против Саратова (будущая Покровская слобода) и против Дмитриевска (будущая Николаевская слобода). Можно было бы днём рождения Покровска-Энгельса считать дату подписания этого указа (именно так и поступили в Николаевске), но у нас отсчёт начали с возведения соляных амбаров.
Стимулы для возчиков оказались действительно привлекательными: хороший заработок, предоставление земельных участков для личного пользования, освобождение от налогов и рекрутского набора, возможность приобретать по заготовительной цене порох и свинец, и некоторые другие льготы. По России и Малороссии был озвучен указ императрицы Елизаветы Петровны с призывом «явиться в Саратов» для заключения договоров.
Подобного добровольного массового переселения людей на большие расстояния в России ещё не было. В Сенате нашлись скептики, но авторитет императрицы и её малороссийского фаворита Алексея Разумовского всех превратил в оптимистов.
Прежде всего отозвались украинские чумаки, для которых делом жизни была перевозка грузов, в том числе, крымской соли. Также были «организованы» волжские возчики, которые нередко работали контрабандно. Позже к перевозке соли были привлечены даже кочующие в районе Эльтона калмыки. Кстати, украинская администрация, а также помещики поначалу препятствовали отъезду чумаков на Волгу, хоть они и были свободными, то есть не крепостными. Пришлось вмешаться графу Александру Шувалову, возглавлявшему Тайную правительственную канцелярию. Его эмиссары так «простимулировали» местных украинских начальников, что серьёзных проблем больше не возникало.
Для сезонной работы на самом озере – ломка (добыча) соли – отозвались жители царицынских, саратовских и пензенских сёл. На Эльтон они приезжали «своим ходом» в начале мая, а уезжали в октябре. Для них на озере был заново отстроен «городок» (прежний, заложенный ещё в 1705 году, пришёл в запустение). А возчикам соли было предложено селиться на луговой стороне Волги напротив Дмитриевска и напротив Саратова.
Привлекаемых для работы в «соляном комплексе» людей не донимали «дознаниями» об их прошлом, что тоже стало заманчивым стимулом, а для некоторых – удачной возможностью начать жизнь с чистого листа…
Чемодурову было предписано построить 10 специальных судов для организации доставки соли вверх по Волге (чем не волжская флотилия?), и уже с 1750 года соль стала переправляться по Волге во все прибрежные города, а со временем «флотилия» расширилась до 40 правительственных судов.
Продумал он и систему защиты от набегов калмыков и предупреждения контрабандного провоза соли: в частности на Эльтоне построили «крепостцу» для казаков и была разработана система так называемых билетов – разрешительных путевых документов (фактически накладных), которые выдавались главному в обозе и в котором указывалось число возчиков, работников при них и количество подвод. Внешними свидетельствами официального статуса обоза – его легальности – были разноцветные эмблемы и флажки, которые выставлялись на длинных шестах впереди повозок.
Пришлось Чемодурову, как и Неплюеву в Оренбургском крае, с нуля организовать и постоянную почтовую связь между Москвой и Саратовом, которой прежде не было.
Для строительных работ было решено привлечь лично свободных и казённых крестьян Пензенского и Симбирского уездов. Как водится, чиновники не спешили выполнять эти распоряжения, и Чемодурову ничего не оставалось, как пригрозить им штрафом. Крепостные крестьяне, по-своему поняв указы, стали самовольно покидать своих помещиков, те всполошились. Пришлось давать разъяснение, что к работам могут быть привлечены только те люди, кто получил специальные паспорта.
Сенату оставалось только поддерживать все эти действия Чемодурова.
Трудности и неожиданности встречались постоянно. Например, возникли проблемы с казаками-охранниками: их не хватало, а малочисленные гарнизоны не хотели делиться людьми. Были проблемы и с доставкой стройматериалов, и с поиском пушек и ядер для эльтонской крепости, и с нехваткой якорей для строящихся судов. А поголовное пьянство и малограмотность чиновников и служащих на местах! А коррупция! Борьба с этими бедами происходила беспрестанно, но без видимых результатов. Впрочем, никому в России ещё не удавалось и не удаётся обуздать ту же коррупцию – ни Петру I, ни Сталину, ни Путину…
Николай Фёдорович взял себе в ближайшие помощники военных, рассчитывая на их офицерскую совесть и честь. Они в какой-то мере оправдали его доверие, но лишь на первых порах…
На организационные и строительные работы Чемодурову в начале 1747 года была выделена крупная сумма – 50 тысяч рублей, но и тут не обошлось без сюрпризов. Так как в Поволжье ощущался сильный недостаток в мелкой монете (Чемодуров предупредил об этом Сенат), то половина выделенной суммы состояла из денежек (медная монета в полкопейки) и полушек (медная монета в четверть копейки). В марте к этой сумме было прибавлено ещё 30 тысяч рублей из московских кабацких доходов. Общий вес всех денег составил около 5 тысяч пудов, то есть 80 тонн! (Бумажные деньги в России появились только в 1769 году.) Чтобы доставить их из Москвы в Саратов, потребовалось бы до 300 подвод, включая транспорт для конвойных. Но реально могло быть использовано всего от 10 до 33 ямских подвод без нарушения «правильности почтовых сообщений», а стоил бы перевоз 2670 руб. 79 с тремя четвертями копеек. Чемодуровым был предложен более дешёвый способ доставки денег – водным путём. С трудом, но были куплены для этого два судна за 220 рублей.
Другая проблема: пересчитывание нескольких тысяч пудов медной мелкой монеты затягивалось, так как не хватало счётчиков. Кстати, счётчиками принципиально назначались раскольники (староверы) из-за «большей их добросовестности в денежных делах».
Лишь 21 мая 1747 года Чемодуров вместе со своим штатом сотрудников с упакованными в мешки деньгами, в сопровождении конвоя из солдат Коломенского полка отправился по Волге в Саратов. По дороге осматривал в попутных городах пушки для своего ведомства (они большей частью были ни к чему не пригодны)…
В Саратов он прибыл только 2 августа, а 4 августа официально вступил в должность руководителя Соляного Комиссарства.
Опять же из староверов здесь было нанято 12 счётчиков для пересчёта выгружаемых из судов денег, которые складировались в «каменную палатку» с железными затворами, находившуюся под колокольней Троицкого собора.
Суда, на которых прибыла казна, решили продать с торгов, чтобы окупить доставку денег (вот это действительно государственный подход к делу!), но покупателей не нашлось. Тогда одно из них решили обустроить под паром – завозню – для переправы между Саратовом и луговыми складами на левом берегу.
5 августа Чемодуров самолично на «покровской» стороне выбрал место на Щуровой горе для строительства соляных магазинов, 16 и 18 августа состоялась их закладка под торжественные залпы семи корабельных пушек, а 28 августа он уже «доносил» в Сенат, что амбары перенесены из Саратова на луговую сторону, ров и вал вокруг них устроены. Между прочим, возведение амбаров на левом берегу – что у Саратова, что у Дмитриевска – сокращало расходы на перевалку соли через Волгу. Это была опять же рационализаторская идея Чемодурова, которую Сенат поддержал и отразил в своём указе.
Строительство и напротив Саратова, и напротив Дмитриевска велось по детальному рисунку – плану, разработанному адмиралтейской коллегией. В частности, в предписании о сооружении амбаров говорилось: «…построить, поставя в землю из толстых брёвен столбы, в которых как снизу, так и сверху забирать по несколько брёвен, а в середине для поставки сделать решётки таким подобием, как в Санкт-Петербурге для дубовых лесов решетчатые амбары при Адмиралтействе построены, чтобы сквозь оные ветер проходил». Опять же по предписанию для защиты надо было установить рогатки – ограждение из продольного бруса с укреплёнными крест на крест жердями. Оказывается, советская практика мелочной опеки «сверху» имела давние корни, как и практика игнорирования части указаний – рогатки не были установлены.
Непосредственно строительством покровских амбаров и соляного городка на Эльтоне руководил близкий друг Чемодурова – унтер-офицер инженерного корпуса Пензенского гарнизонного полка Фёдор Менц.
Каждый амбар был в длину чуть больше 40 метров и в ширину 8,5 метра. По мере роста соледобычи росло и число амбаров, колёсных и дегтярных складов, весов для взвешивания целых фур (кантарей) и других сооружений. К концу XVIII века их количество приблизилось к сотне. Весь этот комплекс представлял собой своеобразный город со своей инфраструктурой, обеспечивающий покровчан постоянной работой. Некоторые постройки простояли до конца ХIХ века, то есть более 100 лет.
В небольшом отдалении от складов стали селиться прибывавшие возчики соли в построенных специально для них плетнёвых сараях-времянках. В первый же год в Покровской и Николаевской слободе поселилось примерно по пятьсот чумаков-малороссов. Многие семьи сразу же начали строить себе постоянное жильё – хаты-мазанки.
Кстати, первый «официальный» обоз под началом Ивана Осипова со товарищи (266 возов) вернулся в Покровскую слободу с эльтонской солью 19 сентября.
Тут ещё возникли неожиданности, где их не ждали: никто из саратовского купечества не хотел служить на приёмке соли. Саратовский Магистрат выбрал из купечества восемь целовальников (должностное лицо; при вступлении в должность эти люди приносили присягу, целуя крест), но те попытались переложить обязанности на цеховых, то есть на ремесленников. Дошло до того, что в 1748 году бургомистр Саратовского Магистрата Пётр Трумпицков жестоко избил солдата, присланного к нему с бумагой от Чемодурова относительно присылки целовальников. Такая же ситуация складывалась и в Дмитриевске. Чемодурову пришлось разбирать и такие дела, причём опять же с привлечением Сената.
Вызывали вопросы в Сенате и предложенные Чемодуровым пути доставки соли с Эльтона. До Дмитриевска от озера он насчитал около 100 вёрст, до Саратова – 274 версты, то есть почти в два с половиной раза больше. Чемодурову пришлось оправдываться перед Сенатом, что саратовцы его не «подкупили», и объяснять, что в данном случае надо считать не вёрсты, а учитывать другие факторы.
«Невыгодный» саратовский маршрут, конечно же, повышал себестоимость соли и вроде бы добавлял дополнительных трудностей в её доставке, но Чемодуров учитывал сложившиеся традиции и мыслил на перспективу.
Вообще, соль в промышленных масштабах на Эльтоне добывалась с 1665 года, этим занимался московский купец Солодовников, который взял озеро в аренду у калмыцкого хана. Тогда соль на подводах доставлялась до деревни Камышинка (будущий Дмитриевск, а затем Камышин) и далее вверх по Волге (то есть против течения) на судах до Саратова. Для упрощения перевозки чуть позже была освоена сухопутная дорога от Эльтона до Саратова. Существовал одно время ещё и третий соляной тракт до села Воскресенское (это 70 километров от Саратова выше по течению Волги). То есть эти пути доставки соли складывались «исторически» и вполне всех устраивали.
Во-первых, перевозка соли по нескольким раздельным путям предотвращала гибель волов в случае их массового заболевания. Во-вторых, учитывая огромное количество волов и лошадей и скудость степной растительности в жаркие летние месяцы, когда трава буквально выгорала, два пути обеспечивали тягловую силу кормом. Отдельные годы ещё и саранча оголяла степь В любом случае наличие альтернативного варианта укрепляет систему.
У Чемодурова были и другие аргументы. Регион между Волгой и Яиком хоть и считался российской территорией, но оставался «диким». Использование протяжённого Саратовского тракта – степного коридора шириной 40 вёрст, в пределах которого кочевники лишались права пасти свой скот и табуны, расширяло здесь «русское присутствие», решало геополитические задачи. Фактически традиционный путь калмыцких кочевий от ставки хана Аюки (находился на территории современного Энгельса) до священной горы Богдо мимо озера Эльтон изымался у кочевников. Кстати, сакральность этого пути в какой-то мере передалась и покровским чумакам. Он представлялся им выходом в страну справедливости. Он заворожил их своим простором и вольностью. О нём слагали песни… Но это сначала. А потом он превратился в «быт», в «работу». И у Чемодурова Саратовский тракт вызывал смутные мечты, обещал какие-то надежды… И действительно, вдоль тракта стали возникать казачьи заставы, постоялые дворы, поселения малороссиян, а позже даже что-то вроде факторий, где с кочевниками осуществлялся товарно-денежный обмен. Край начал хоть и медленно, но реально цивилизовываться. Кстати, восточная граница Саратовского тракта, начиная от Гмелинки и до Эльтона, сейчас является границей между Россией и Казахстаном. Вполне возможно, что не будь тракта, граница проходила бы ближе к Волге. А в начале XX века почти вдоль тракта была построена железная дорога, идущая до Астрахани.
Но был и минус от колонизации заволжских степей. Малороссиянам в качестве исключения разрешили для своих нужд (для изготовления фур) заготавливать древесину в дубравах, растущих по берегам Волги и Еруслана. «Нужда» оказалась большой, и они зимами, вне соляного сезона, стали хищнически вырубать дубы, а весной сплавлять древесину на продажу. К концу XVIII века эти леса практически исчезли, от них остались, как писали в Трудах Вольного Экономического общества в 1767 году, «пни вышиною более, нежели в человека, из коих некоторые охвата в 2 или 3 толщиною». Не зря при Петре I запрещалось во всём государстве рубить большие деревья, особенно вдоль рек, а за порубку дубов вообще предусматривалась смертная казнь. Кстати, и в районе Покровской слободы тоже были вырублены почти все крупные осокори, и основным топливом для слобожан стали кизяки, изготавливаемые из навоза. А многочисленная скотина вытоптала мелкую растительность, и появилась пыль – особенная, мягкая, летучая, как пудра, в которой ноги утопали по щиколотки. Пыль и грязь стали характерным признаком слободских улиц: в распутицу лошади нередко увязали в грязи по самую шею, и владельцы магазинов вынуждены были строить подземные ходы для перевалки грузов… Некоторые пытались высаживать деревья, но саженцы уничтожали свиньи, жара и мальчишки.
Нельзя сказать, что механизм, заведённый Чемодуровым, работал чётко, как часы. Бывали и сбои: то нападения степняков на обозы с разграблением соли и убийствами, то забастовки ломщиков соли, которые не желали отгружать добытый ими с неимоверным трудом продукт по низкой цене, то «фокусы» его подчинённых. Не сложились отношения у Чемодурова и с саратовским воеводой по фамилии Дурасов. В конце концов по решению Сената в 1750 году должность воеводы перешла к Чемодурову. Таким образом, Николай Фёдорович стал в регионе полновластным и единоличным начальником. Но это только прибавило ему врагов. Однажды у Чемодурова произошёл конфликт с высшими офицерами астраханского гарнизона, дошедший до драки. Как пишет энгельсский историк Дмитрий Решетов в своём эссе «Гибель командора» (командор – это Чемодуров), в эпилоге этого нашумевшего конфликта «находившийся в Саратове «у розыскных дел» майор Василий Белый обвинил Чемодурова в государственной измене и тут же получил в ответ два крепких удара в голову с предложением выяснения отношений на Белой воложке (на Покровской стороне. – А. Б.) по праву дворянина».
Был ещё один аргумент в пользу Саратовского тракта, о котором знали лишь близкие друзья Чемодурова.
Основать две слободы – Покровскую и Николаевскую – амбициозному «соляному начальнику» было мало, они были для него лишь элементом создаваемого комплекса. Его самой заветной мечтой, как пишет Дмитрий Решетов, было «встать в один ряд с величественными фигурами, вершившими историю степных просторов», то есть с легендарными руководителями Оренбургской экспедиции, под началом которых Чемодуров когда-то служил. Кирилов основал Оренбург, Татищев – Екатеринбург и Пермь, Урусов создал Каспийскую флотилию…
А что может сделать Чемодуров? Конечно же, основать новый степной Иерусалим на берегах Еруслана или рек Большой и Малый Узени!
В слободах Покровской и Николаевской он не видел будущих городов, не заложил в них энергию своих главных амбиций. Они были для него не детьми любви, а детьми необходимости и стали развиваться по каким-то своим внутренним законам. Поэтому судьба той же Покровской слободы, наверное, и принимала такие искажённые черты: то попытка властей в XIX веке превратить захолустный степной городок Новый Узень в новую заволжскую столицу и административно подчинить ему процветающую Покровскую слободу, то случайная кратковременная столичность Покровска-Энгельса, то проектирование нового Энгельса – города будущего – взамен приговорённого к затоплению, то навязчивая привязанность к Саратову. Да и заниженная самооценка и нелюбовь города самого к себе (уничтожение исторической застройки – каменных купеческих домов конца XIX — начала XX века; небрежность в вопросах благоустройства; равнодушие к памяти выдающихся земляков; неумение правильно, с выгодой для себя распорядиться мировой достопримечательностью – Местом приземления Юрия Гагарина*), видимо, из этого же ряда. Может быть, поэтому люди, любящие свой город и предсказывающие ему славное будущее, дорожащие его историческими ценностями, слывут чудаками, не находят у земляков должной поддержки…
*Чтобы создать там Парк покорителей космоса им. Ю. Гагарина, потребовалось 60 лет.
«Лос-Энгельс – самый загадочный осколок
когда-то великой империи.
Лос-Энгельс – город твоей АНТИМЕЧТЫ.
Лос-Энгельс – не принявшееся в России зерно
Лос-Анджелеса.
Лос-Энгельс – непонятное предупреждение…»
Это строчки из поэмы Алексея Баландина «Покровская молитва».
Слобода, основанная лишь как «функция», тем не менее, стала родным, судьбообразующим домом для её жителей, сутью их жизни, чувственным источником, сконцентрировав в себе все блуждающие здесь «исторические» токи земли, дав жизнь таким гениям, как Альфред Шнитке…
…Чемодуров надеялся на своих друзей, но тех всё больше поглощали мелочи саратовского быта. Да и сам он ощущал, как его затягивает трясина пьяного разгула. Нередко он переправлялся на левый берег и со Щуровой горы часами вглядывался в степь, давая волю своим мечтам. Возможно, в накалённом от зноя воздухе где-то в синеющей дали, у дрожащей линии горизонта, он видел мираж – очертания своего города мечты: ряды высоких домов, башни и острия каланчей, пирамидальные пики деревьев… Здесь ему легче дышалось, лучше думалось. Этот простор, Эльтонский тракт что-то нашёптывали ему, здесь хранились какие-то древние, великие тайны.
Возможно, Чемодуров не знал, что вдоль левого берега Волги от Астрахани до Камы и далее на восток когда-то в глубокой древности проходил защитный земляной вал шириной до 70 метров и высотой до 10 метров со рвом, причём располагавшимся с западной стороны. То есть не древняя Европа защищалась от дикой Азии, а наоборот, Азия защищалась от дикой Европы. В приуральских степях у древней степной цивилизации (возможно, это были зороастрийцы, верующие в конечную победу добра) была своя столица или свой духовный центр – Аркаим, основанный более 4 тысяч лет тому назад… А может, что-то и знал, потому что Татищев в своё время использовал основу этого древнего сооружения для обустройства Закамской защитной линии. В любом случае степь излучала тайну, с которой хотелось соприкоснуться и которую хотелось познать.
Взгляд проскальзывал куда-то за горизонт, мимо возведённых амбаров и в беспорядке разбросанных маленьких, крытых соломой, белёных малороссийских хат, которые стали для него пройденным этапом. Слобода начала уже жить своей собственной независимой жизнью… Он гнал от себя сомнения, но саратовские горы за спиной давили, держали цепко, как смола. Не хватало главного шага, поступка, решения. Заведённый им механизм работал, но новая степная столица в него не вписывалась. Как её теперь вписать? Простор распахнут. Как его приручить?
Осваивать этот простор пытались и позже. Например, в 1874 году был разработан проект трансконтинентальной Индо-волжской железной дороги (от Саратова через Афганистан до Индии), её даже начали строить (ветка от Покровской слободы мимо Новоузенска до Александрова Гая), позже опять к ней не раз возвращались, но так и не достроили: степь «не далась». В 1881 году был обнародован ещё один проект железной дороги от Покровской слободы до озера Эльтон для вывоза соли, но старый Эльтонский тракт «воспротивился». Железнодорожную линию мимо Эльтона (от Красного Кута до Астрахани) проложили лишь в начале XX века.
…Отдохнув душой на левом берегу, Чемодурову всякий раз приходилось возвращаться в ненавистный Саратов…
Когда оренбургский губернатор Иван Неплюев обратился к Чемодурову с предложением координации общих усилий в связи с активизацией деятельности казахского хана Младшего жуза Абулхаира, Николай Фёдорович будто приобрёл второе дыхание. Один из статистических отчётов, отправлявшийся регулярно в Сенат, он завершает странной фразой: «Я родился…», которая привела в смятение столичных чиновников: мол, нет ли у него психических отклонений?
Что же имел в виду Чемодуров?
Здесь стоит пояснить, что после смерти в 1718 году общеказахского хана Кайыпа Казахское ханство распалось на три жуза (объединения) – Младший (сфера влияния – Западный Казахстан), Средний (Центральный Казахстан) и Старший (Семиречье), которые постоянно что-то делили между собой. Абулхаир стремился стать общеказахским лидером, и он имел на это моральное право, хотя бы потому, что в 1730 году возглавил общеказахское войско и одержал победу над джунгарами (калмыками). В отличие от ханов других жузов он был сторонником присоединения к России, но Россия не спешила раскрывать своих объятий, так как Абулхаир постоянно конфликтовал с волжскими калмыками и воевал с туркменами, бежавшими в юго-восточные рубежи Астраханского края от персидских войск и тоже желавшими принять российское подданство.
Сложно сказать, какую комбинацию пытался выстроить Неплюев, не желавший усиления казахского влияния в регионе и в то же время стремившийся активизировать здесь международную торговлю с привлечением Хивы и Индии, на каких противоречиях он хотел сыграть и какую роль отводил Чемодурову, у которого складывались неплохие отношения с отдельными калмыцкими кланами, но его предложение о координации действий вдохновляло. Чемодуров действительно будто приобрёл второе дыхание. У него выстроились свои собственные комбинации, в отличие от Неплюева, а мечта о международной степной столице в междуречье Волги и Яика стала обретать реальные черты.
Всё в одночасье рухнуло с гибелью в августе 1748 года Абулхаира – ключевой фигуры в геополитической игре. И смерть-то была какой-то нелепой… Младшая любимая жена 55-летнего Абулхаира влюбилась в молодого красавца Барака – султана Среднего жуза. Страсть была взаимной. Когда Абулхаир возвращался из крепости Орск со свадьбы со своими спутниками, на них напал Барак и лично убил соперника…
«Гибель Абулхаира, – пишет Дмитрий Решетов, – принесшая столько радости государственным чиновникам, нанесла Николаю Фёдоровичу предательский удар в самое сердце. Практически сразу реализация продуманного до мельчайших подробностей проекта стала рассыпаться… Государство в лице своих первых лиц прямо указало: соль теперь важнее, а про всё остальное забудь».
Но Чемодуров не мог забыть о городе своей мечты. А его идея так впиталась в заволжские земли, что долгие годы маленький захолустный Новоузенск с завидным упорством называл себя «столицей степного края».
Да, реальная соль для государства была важнее эфемерного степного Иерусалима, ведь через «надлежащие предосторожности и доброе смотрение» Николая Чемодурова соляная продажа стала множиться и сбор «прибыльной суммы» поднялся. В 1749 году доход в казну от продажи эльтонской соли составил 801 тысячу рублей, в то время как на создание «соляного комплекса» в 1747 году было выделено 80 тысяч рублей. А в дальнейшем прибыль ещё больше возросла: например, в 1761 году она достигла 2,2 млн. рублей.
Императрица возвела Чемодурова в чин полковника, ему было прибавлено жалованье, к нему перешла должность саратовского воеводы, но не это было пределом его мечтаний. И тогда после гибели Абулхаира он начал действовать уже с открытым забралом, отбросив все условности, вступив в борьбу с самим Неплюевым.
Чтобы «расчистить территорию», он решил столкнуть лоб в лоб калмыцкого «авторитета» Дондука, с которым имел товарищеские отношения, и нового казахского хана Нурали: мол, кто же всё-таки хозяин степи?
Опять же сошлюсь на эссе «Гибель командора» Дмитрия Решетова, в котором он пишет:
«Войны не получилось… Откровенно запутавшийся в принятии «нужного» решения Дондук Даши до последнего не хотел предавать своего русского товарища. Однако он очень хотел стать очередным калмыцким ханом. Это тоже было его религией и путеводной звездой. Ради неё он в самый ответственный момент всё же принял более выгодные условия от Неплюева, фактически сдав интересы Чемодурова».
И последний удар Неплюев нанёс своему бывшему подчинённому, переманив к себе его близких друзей и соратников. Первым сдался Фёдор Менц: придавленный к стенке полукриминальными обстоятельствами и соблазнённый красивыми перспективами, принеся в жертву идею строительства степного града, он отказался от Чемодурова, переехав в Оренбург, в команду Неплюева…
«Командор» остался в одиночестве, один на один со своим «соляным комплексом», в окружении врагов и завистников. На Сенат обрушилась новая волна рапортов и доносов «верных служителей, радевших о благе государства». Одни из них кричали, что Чемодуров плут, вор и предатель. Духовенство, которое вдруг почувствовало себя святее римского Папы, заговорило о нравственном облике руководителя соляного ведомства: мол, женщины и пьянство довели его до самой низшей черты…
Летом 1752 года Николай Фёдорович Чемодуров скончался…
Да, императрица Елизавета Петровна оценила заслуги Чемодурова, а вот жители основанных им селений, в том числе Покровской слободы, его напрочь забыли. Ни в Саратове, ни в Энгельсе, ни в Камышине, ни в посёлке Эльтон нет ни улицы его имени, ни памятников, ни даже мемориальных досок. Лишь в Николаевске в 2015 году был открыт посвящённый ему памятный знак. (В Саратове есть улица имени Чемодурова, но это однофамилец – Герой Советского Союза.) Впрочем, народ редко когда ценит комплексную, кропотливую, честную, самоотверженную работу на благо государства. Результат такой работы обычно расценивается как появившийся сам по себе.