Имя московского художника Петра Козьмина (родился в Чикаго в 1956 году), живущего сейчас в Энгельсе, вошло в историю советско-американских отношений и вообще мировой дипломатии. Судьба семьи Козьминых достойна романа или остросюжетного фильма…
Предлагаемый вам материал написан по тексту из книги «Закат отменяется», автором которой является супруга Петра Георгиевича по имени Юли Ан (история их знакомства в Индии тоже «тянет» на роман).
Родители Петра Георгиевича Козьмина встретились в Германии.
Его мама – Надежда – оказалась в фашистском концлагере смерти «Равенсбрюк». Когда оставшихся в живых узниц в скотских вагонах переправляли в Чехию, юная Надя с подругой решились на побег. Несколько дней они брели по лесам и болотам, а когда вышли к дороге, силы оставили их. Они сели на землю, решив: будь что будет.
Спустя какое-то время их заметили люди в неизвестной военной форме, ими оказались американские солдаты. Подруги были переправлены в ближайший госпиталь…
Была весна 1945 года. Однажды Надежда из открытого окна своей госпитальной палаты услышала незнакомый мужской голос, который читал стихи по-русски. Через несколько дней состоялась встреча с таинственным незнакомцем. Им оказался советский офицер, выпускник Оренбургского лётно-военного училища Георгий Козьмин, попавший в плен к немцам.
Как он попал в плен – целая история, о которой скажем лишь вкратце.
После боя двое оставшихся в живых советских бойца поняли, что находятся в окружении немцев. В воронке от взрыва они переоделись в форму убитых фашистов и, погрузив на носилки один из трупов, направились к ближайшей грузовой машине, куда складывали убитых. В их планах было, смешавшись с немцами, с наступлением темноты завладеть машиной и прорваться к своим. Однако у машины ручка носилок надломилась, и Георгий смачно выругался по-русски… В результате он попал в концлагерь для военнопленных, а затем его направили работать в каменоломни.
В один из дней фашисты перевели его в госпиталь и, к его удивлению, назначили ему усиленное питание. А спустя пару недель, когда его тело окрепло, его поместили в операционную… для медицинских опытов, причём некую экспериментальную операцию проводили без анестезии. Чуть позже врачи, проанализировав результаты эксперимента, в ходе такой же операции спасли жизнь немецкого офицера, раненного в живот. В знак благодарности офицер выхлопотал для Георгия работу на кухне. Но как только он окреп, его вновь отправили на тяжёлые работы, где он окончательно подорвал своё здоровье. Это не помешало ему бежать из плена. Скитаясь по безлюдным местам, страдая от голода, он случайно вышел на союзников и попал в американский госпиталь.
Именно там встретились юная Надежда и Георгий (он был старше девушки на 20 лет), и они полюбили друг друга. Вскоре госпиталь в полном составе переехал в Баварию, а после выздоровления их отправили в «лагерь для перемещённых лиц», располагавшийся в зоне американской оккупации. Там, в комендатуре, Надежда и Георгий «оформили отношения» и стали строить планы возвращения в СССР, грезя о скорой встрече с родными.
Георгий читал вечерами перед лагерной публикой свои стихи, и однажды к нему поступило предложение публиковаться за гонорар в антисоветском издательстве «Посев». Он прекрасно знал, чем ему это может грозить при возвращении на Родину, поэтому решительно отказался. Лагерная верхушка, состоявшая из бандеровцев-националистов (они в своё время бежали при отступлении вместе с фашистами), объявила Георгия «диверсантом» и стала его избивать. Козьмины несколько раз обращались в немецкую полицию с заявлениями о беспределе «лагерной банды» и с просьбами выехать в Россию, но результата не было.
К этому времени уже успело образоваться два государства – ФРГ и ГДР с охраняемыми границами, повсюду был введён комендантский час, то есть о побеге не приходилось думать. Американцы же скрывали от советских властей реальное число проживающих советских граждан у них в лагерях. Да и российские власти при отправке своих граждан, обнаруженных на территории своих союзников (в ФРГ), помещали их в уже советские лагеря: вдруг они изменники? Некоторых расстреливали, кого-то отправляли в Сибирь…
Наступил 1949 год. В семье Козьминых, живущих по-прежнему в лагере, родился первенец – Ростислав, потом ещё два сына – Юрий и Павел. Георгий работал на заводе, получая гроши. Гражданство ФРГ Козьмины отказались принять, а в СССР их не выпускали. Однажды они узнали, что некая русская баптистская община помогает «своим» устроиться в США или в Канаде. Перед Георгием и Надеждой встал выбор: либо продолжать жалкое существование в Германии, либо уехать в Америку, либо надеяться на выезд в СССР, где их могло ожидать судебное преследование…
Летом 1950 года семья Козьминых из порта Гамбург выехала в США, успокаивая себя: «Мир посмотрим». На корабле вместимостью 2500 человек слышалась и русская, и украинская, и эстонская, и польская речь. Пассажиры кучковались по национальной принадлежности (многие из них совсем не выглядели «жертвами рейха»), лишь дети тесно общались между собой, и у них не было языкового барьера.
Наконец, в дымке на горизонте показался величественный Нью-Йорк. Часть пассажиров осталась там, другие, в том числе и семья Козьминых, продолжили путь до Нового Орлеана. Теперь появилась возможность жить супругам в одной каюте.
Однажды к ним постучали несколько рослых ребят и попросили Георгия перетаскать мешки из трюма. Но это была провокация: со словами: «Сдохни, коммуняка!» его заперли в душном трюме, в кромешной темноте. При обследовании на ощупь трюма, он обнаружил какие-то мешки, в которых оказалась хлорка. В это время сверху вдруг заструилась вода. Георгий знал ещё по училищным занятиям по гражданской обороне, что при взаимодействии воды с хлором выделяется ядовитый газ. Он стал оттаскивать мешки в сторону от льющейся воды, но усилия оказались тщетны: он стал задыхаться и потерял сознание…
Тело Козьмина вынули из трюма матросы и подняли на палубу. Перед тем как предать его океану, послали за священником и капитаном. Надежда тем временем металась по огромному судну в поисках мужа. В дальней части палубы увидела кучку людей, священника. Как подкошенная, упала перед распростёртым на палубе бездыханным телом Георгия… Священник прервал отпевание и стал утешать вдову, но вдруг в замешательстве замер, увидев, как «усопший» шевелит губами. Теперь уже батюшке стало плохо…
Георгия перенесли в каюту, он с трудом приходил в себя. Льнущей к нему Надежде он еле слышно прошептал: «Это бандеровцы… Прошу, держись от них подальше».
Когда начался шторм, Георгий решил выйти на палубу. Его детство прошло на рязанских полях, у реки Цна, он всегда мечтал увидеть океан и попасть в шторм – и вот мечта сбылась, только как-то совсем по-другому… Свежий морской воздух окончательно привёл его в нормальное состояние…
В Новом Орлеане было настоящее пекло. Пассажиры, покинув судно, растворились в береговой толпе, семье же Козьминых было велено оставаться на палубе ждать своих сопровождающих. Вскоре появились полицейские и приказали следовать за ними. Их ждали в общине баптистов в городе Литл-Рок штата Арканзас.
Встретил их грузный мужчина, представившийся мистером Томпсоном, и надменно сообщил, что с этого момента является их хозяином и поручителем.
— Начинается… – вырвалось у Надежды.
— Он, наверное, имел в виду, что является хозяином фермы, – успокоил её Георгий.
Не обращая внимания на эти реплики, мистер Томпсон указал на ветхое строение из досок под соломенной крышей: «Там вы будете жить» и добавил: «Завтра будет жаркий день»
С утра до вечера Георгий работал на ранчо, а Надежда была занята работой по дому, при этом успевая ухаживать за хозяйской скотиной. Через какое-то время супруги узнали от русскоязычного агронома, что им полагается зарплата – 3 доллара в час, медицинские услуги и благоустроенное жильё, но хозяин – хитрый лис, никому ещё не заплатил ни цента. А когда его работники начинают качать права, мистер Томпсон провоцирует их к побегу и те очень скоро оказываются за решёткой. «Ребята, вы попались!» — заключил агроном.
Однажды хозяин взял Георгия с собой в город, и там случился инцидент, который очень озаботил мистера Томпсона. После похода по магазинам хозяин, загрузив Георгия пакетами и сумками, решил зайти выпить пива. В этот момент в глазах у Георгия появился недобрый блеск, он бросил свою ношу и с силой ударил по лицу неизвестному субъекту, стоящего рядом с Томпсоном. Томпсон не на шутку испугался. «Джорж, ты что, сошёл с ума?» – еле слышно пробормотал он. «Будьте внимательны», – с этими словами Георгий нагнулся к воришке и взял у него кошелёк, который тот украл у Томпсона. Другой бы обрадовался, но мистер задумался: «Если этот русский такой горячий, то от него всего ожидать можно» и высказал Георгию, что у них в Америке так самостоятельно дела не решаются, надо было вора сдать в полицию…
К зиме Георгий, не дожидаясь хозяина, сам стал утеплять своё жилище, используя его материалы, и самовольно протянул в дом электрический провод, приведя мистера в бешенство.
Развязка наступила неожиданно. Хозяин повёз семью Козьминых вместе с детьми в город за покупками, высадил их у магазина, а сам направился в полицейский участок с доносом, что от него сбежала семья работников. Их тут же арестовали и доставили в суд, где уже находился переводчик. Предупреждённые о подобной провокации Козьмины предусмотрительно оставили дома все свои документы, тем самым доказав, что ни о каком побеге не помышляли. А тут ещё всплыло то, что за всё время работы мистер Томпсон не заплатил своим работникам ни цента. Судья присудил попечителю Томпсону отпустить семью Козьминых и оплатить им всю сумму за все месяцы работы. На заседании суда, кстати, присутствовали представители баптистской общины, которые были крайне недовольны поведением своего прихожанина, который их опозорил.
Когда Козьмины обрели свободу от Томпсона, руководство общины взяло семью эмигрантов под своё крыло и отправило их в Чикаго, где их по-братски встретили пасторы – представители украинской баптистской церкви Гарбузюк и Блонский. Козьминым предоставили полуподвальное помещение, рядом магазины, метро, ухоженные скверы – просто рай по сравнению с жильём у Томпсона! Георгий устроился чернорабочим на строительстве железной дороги (он уже свободно общался на английском), Надежда тоже основательно занялась изучением языка, но отдушиной для них было посещение церкви, где говорили на русском. У них появилась возможность отправлять письма родным в СССР, в которых они изливали свои переживания последних лет. Георгий вновь стал писать стихи.
Как-то Гарбузюк поинтересовался у Георгия: «Ты что, коммунист?», на что он ответил, что просто пишет о тех вещах, которые не оставляют его равнодушным. Пастырь понимающе закивал, а вскоре Георгий Козьмин был поставлен на учёт как лицо крайне неблагонадёжное.
В то время (начало 1950-х годов) в США процветала «охота на ведьм», включающая преследование людей с коммунистическими взглядами. Как следствие, руководство баптистской общины предложило Козьминым покинуть их. «У вас, Козьмин, дурное прошлое! – заявил Георгию представитель нью-йоркского руководства. – В Новом Орлеане вы устроили суд против нашего брата во Христе, кстати, всеми нами уважаемого прихожанина… Вы бывший военный лётчик, а значит, никак не иначе, коммунист! И вместо того, чтобы сидеть тише воды, ниже травы – вы активно занялись пропагандой. Ваши стишки содержат советское содержание…»
В жизни Козьминых опять настали чёрные дни. Им пришлось снимать жильё в полуразвалившемся доме, не спасавшим от холодов. Заболели дети, потом и Надежда. Только они пошли на поправку, как тяжело заболел Георгий…
Однажды к ним в дом наведался Гарбузюк и предложил Надежде «спасаться». «От кого?» – спросила она. «От мужа твоего! – ответил представитель баптистской общины. – Я могу поспособствовать, и ты хоть завтра вернёшься в общину. Мы позаботимся и о тебе, и о детях, вы станете полноправными гражданами Америки. Только для этого надо развестись с твоим кошмарным мужем, от которого у тебя все беды. Мы всё знаем…» «Он просто любит свою родину», – попыталась объяснить ему Надежда. «Он погубит тебя! – стоял на своём Гарбузюк. – Ты дурная мать, если обрекаешь своих детей на жалкое существование». «Уходите!» — Надежда показала ему на дверь… В этот момент старший сын Слава шести лет, присутствовавший при разговоре, выплюнул шоколадную конфету, которой его угостил гость, на ботинок Гарбузюка. «Ах ты, гадёныш! – вскипел представитель общины. – Весь в своего папашу!» Тут он почувствовал, что кто-то хватает его за шиворот и тащит к выходу. Это был Георгий, с трудом поднявшийся с кровати. «Надеюсь, мы больше не увидимся», – сказал он и с шумом захлопнул за Гарбузюком дверь.
Но Георгий ошибался… 23 июля 1953 года полиция арестовала Георгия и Надежду, а их троих детей отправили в приют.
Супругов Козьминых перевезли в особый отдел. В деле фигурировало письмо Надежды родным в СССР, в котором были нелестные отзывы о порядках, царивших в провинциях Америки. Их допрашивали, избивали, а главным требованием было подписать бумаги, в которых они якобы признавались в своей причастности к шпионажу. Но они продолжали всё отрицать.
Чтобы добиться желаемого результата, работники секретного отдела прибегли к применению наркотиков. Спасло Козьминых только то, что они действительно не располагали информацией, которую из них пытались выбить.
Надежду и Георгия в заключении разделяли железные прутья решёток. Однажды Георгия приковали наручниками к этой решётке и насильно влили в рот какую-то омерзительную жидкость. Он безвольно опустился на пол, у него начались конвульсии, на губах появилась пена. Очнулся от истерического смеха жены, которой вкололи очередную дозу наркотиков. Экзекуторы её поочерёдно насиловали, а Георгий, лёжа распластанным на полу, скрежетал зубами от гнева и беспомощности. В какой-то момент он истошно закричал, чтобы заглушить звуки, терзающие его душу… К вечеру Надежда пришла в себя, безутешно зарыдала…
На следующий день Козьминых привезли в чикагский суд, по дороге насильно сделав им ещё по уколу. Медэкспертиза признала их умалишёнными, а судьи лишили их родительских прав. Машина психиатрической больницы уже ожидала своих новых пациентов у крыльца городского суда. Когда крепкие парни в белых халатах впихивали в фургон два обессиленных тела, один из полицейских, стоявший рядом, с усмешкой пояснил другому: «Так будет со всеми коммунистами в Америке, чтобы они это знали!»
В клиники их разделили. Георгий бережно поднёс к своим губам руку жены:
— Надь, я бы жизнь свою отдал, чтобы только отмотать всё обратно. Я ошибся, я очень где-то ошибся… Я не знаю как, но мы обязательно отсюда выберемся. Я тебе обещаю!
Надежда объясняла врачам, что плохо себя чувствует от выдаваемых психотропных таблеток, и тогда ей назначили электрошок. После этого она потеряла память, ходила по унылым коридорам, безуспешно пытаясь понять, кто она и почему здесь.
Георгий старался не глотать таблетки и просто изображал сумасшедшего. Эта уловка привела к тому, что доктора тоже прописали ему электрошок…
Прошло несколько месяцев, Георгий и Надежда в застенках клиники стали тихими и безропотными. Медперсонал разрешил им свидания. Георгий выглядел как узник Бухенвальда: похудевший, с жёлтым цветом лица, но глаза выдавали наличие здравого ума.
— Надя, — говорил он, — я не теряю надежды вытащить нас отсюда. Каждый день я делаю записи, в которых призываю помочь нам, рассказываю о беспределе властей, учинённом над нами, и перебрасываю их через стену на улицу… Представляешь, недавно ко мне приходил журналист и расспрашивал подробности. Я ему всё рассказал.
— А вдруг это была «подсадная утка»? – ужаснулась Надежда.
— А разве у нас есть выбор?..
Приподнятое настроение Георгия медперсоналу не понравилось, и они его вновь подвергли электрошоку…
Спустя восемь месяцев Надежду выписали из клиники под гарантии их друга семьи – Стива.
Но не всё было так просто. Перед выпиской Надежду пригласили на тест. Медработники показывали ей различные изображения и фотографии знакомых ей людей. Она легко их узнавала, после чего ей предложили ещё немного «подлечиться». После дополнительного курса «лечения» ей вновь устроили тест. Показали портреты Пушкина и Лермонтова. Она хотела уже было произнести их имена, но удержалась: потупила взгляд и промычала что-то непонятное… Доктора остались довольны своей работой: пациентка больше не опасна для общества.
Прямиком из клиники Стив привёз Надежду в приют к её детям. Старшему Славику к тому времени уже исполнилось семь лет, Юре шесть. Пятилетнего Павлика усыновила семья по фамилии Moon, которая не приветствовала встречи ребёнка с его «умалишёнными родителями».
За время расставания дети Козьминых подзабыли русский язык и между собой общались на английском. Дети, как показалось Надежде, утратили с ней душевную близость: их мышление и поступки были ей не всегда понятны. Но больше всего её удручала мысль, что ей некуда сейчас увезти своих детей.
Надежда устроилась на работу, но вскоре её рассчитали. Увольняли её и из других мест из-за обретённой в клинике заторможенности.
Георгий отсидел в психиатрической клинике два года. Его изобретательность доставлять в мир свои послания в конце концов возымели успех. В некоторых газетах стали публиковать его стихи и упоминать о его принудительном местонахождении. Руководство клиники решило избавиться от его присутствия, но прежде главврач предупредил Георгия, что если тот не перестанет распространять свои записи, к нему будут применены такие меры, которые приведут к необратимым последствиям. Георгий пообещал, что оказавшись на свободе, ни слова не проронит об условиях содержания его в клинике. На том и порешили.
Возвращение Георгия постепенно возвращало к жизни и Надежду. Они сразу же стали пытаться через суд вернуть детей, но им отказали. Тогда Георгий вышел на ближайшее консульство СССР с просьбой о возвращении их на Родину. Дипломаты приняли решение придать дело Козьминых международной огласке и незамедлительно отправить его на рассмотрение правительства СССР.
Более двух лет продолжался судебный процесс с участием советских представителей о возвращении и воссоединении семьи Козьминых. Советское правительство отправило правительству США восемь нот протеста.
Пока всё это длилось, жизнь брала своё: 11 августа 1956 года у Козьминых родился четвёртый сын, которого назвали Петром…
По выходе из психиатрической клиники жизнь Козьминых больше походила на выживание. Георгий опять потерял работу… Подошёл день забирать жену с новорождённым Петром из госпиталя. Не успел Георгий зайти в приёмный покой, как его окружили полицейские. Врач протянул ему счёт на оплату услуг.
— Я сожалею, — отвёл глаза от счёта Георгий, — но сейчас у меня нет возможности всё это оплатить. Но в ближайшее время…
— Вы можете оплатить услуги несколько иным способом.
— Что вы имеете в виду?
— Можно оплатить прямо сейчас… своей кровью.
— Вы что, с ума сошли?
Пока Георгий пытался понять, что от него хотят, полицейские насильно втащили его в процедурный кабинет, усадили в кресло и «зафиксировали». Тем временем, врач вонзил ему иглу в вену и стал выкачивать «плату за сына».
Силы стали оставлять его. Сколько у него выкачали крови, он не знал.
После «процедуры» Георгия вывели в коридор, где оставили ожидать Надежду с новорождённым…
С появлением в семье Козьминых новорождённого у судьи Клейтона прибавился веский аргумент против выдачи выездной визы: «Питер по рождению является американским гражданином, и если я сейчас позволю его вывезти из страны, то лишу его законного права стать когда-нибудь президентом США». Советские дипломаты возражали: ребёнок прежде всего принадлежит своим родителям, и только им решать до его совершеннолетия, где он будет жить.
Ещё сложнее обстояли дела у Козьминых с их тремя старшими сыновьями: после лишения родительских прав эти дети теперь принадлежали Америке. Разразился скандал, демократы уже успели раструбить о насилии республиканских властей, которые в то время занимали Белый дом. Американские газеты стали каждая на свой лад муссировать эту тему, обращая внимание, в частности, на то, что у Козьминых элементарно нет средств, чтобы вернуться на Родину. Другие СМИ призывали осудить Козьминых «за вредоносную пропаганду». В ответ на эти публикации посольство СССР предоставило в суд письмо от родственников Георгия и Надежды, проживавших в России, что они гарантируют возмещение всех расходов семьи Козьминых по их возвращению на Родину.
В конце концов суд вынес решение: «Если супруги Козьмины изъявят желание остаться в США, то им вернут троих детей. Если же они будут настаивать на отъезде всей семьи, то у них заберут и четвёртого сына».
Наши дипломаты предложили Георгию и Надежде выехать в Москву: мол, так легче будет добиваться возврата детей. Супруги согласились на это, хотя никто им не мог дать гарантии на воссоединении с детьми.
В июне 1957 года за 20 минут до отхода поезда «Чикаго – Нью-Йорк» группа полицейских и агентов ФБР окружила семью Козьминых и насильно вырвала из рук Надежды 10-месячного малыша. Несмотря на решительный протест присутствующих здесь же советских дипломатов, представители ФБР были непреклонны. Напуганный маленький Петя впервые в жизни испытал настоящий шок. Он кричал, протягивал ручонки…
Консул Соломатин сказал безутешным родителям: «Мы вам очень сочувствуем… Освободить ваших детей мы сможем только с территории СССР».
Подавленные и опустошённые Георгий и Надежда покинули Америку, а их маленького сына суд объявил сиротой и отдал на воспитание многодетной семье Moon, где уже несколько лет, без права видеть своих родителей, проживал третий сын Козьминых, Павел.
Благодаря СМИ вся эта история обернулась международным скандалом. Газеты, телевидение, миллионы простых людей всего мира обсуждали этот неожиданно возникший конфликт, но истинные события американская сторона умышленно извращала, подавая всё в наиболее выгодном для себя свете.
…Спустя сутки в Рижском аэропорту приземлился борт из Нью-Йорка, который доставил на Родину Надежду и Георгия. Им сразу же выделили двухкомнатную квартиру в Москве. Георгию предложили должность замдиректора в одной из столичных гостиниц.
«Назло империализму» супругам Козьминым всё же удалось вывезти из США одного из своих детей. Им оказался их пятый сын, который схоронился в утробе матери и 8 октября 1957 года родился в Москве. Назвали его Николаем. В отличие от своих братьев-«иностранцев», он не стал заложником политических интриг.
Правительство СССР не оставляло «дело Козьминых», бесконечно шли требования в ООН по дипломатическим каналам. Еженедельно пресса в разных странах напоминала властям США о гуманности в демократическом обществе. И усилия были не напрасны: спустя год пришло письмо от старшего сына – Славы. Мальчик писал по-английски: «Мама, я люблю тебя! Я так сильно скучаю по тебе… Твой сын Слава. Мы обязательно скоро увидимся».
Новый судебный процесс в Чикаго открылся 28 июля 1959 года. Новые эксперты ограничились простым вопросом к детям: «Хотите ли вы уехать в СССР?»
— Да, хочу! – ответил Славик, не задумываясь.
Остальные покосились на старшего брата и тоже утвердительно закивали головами…
На этот раз решение суда от 19 августа было таким: «Приговор о лишении супругов Козьминых родительских прав остаётся в силе. Все дети четы Козьминых будут отправлены в СССР, но с условием, что они должны находиться на полном обеспечении государства, то есть проживать в детских домах или интернатах…»
23 августа 1959 года сотрудники МИД СССР доставили всех четверых детей Козьминых в Москву. В аэропорт прибыло много журналистов. Американский корреспондент задал детям вопрос по-английски: «Благодарны ли вы США за заботу и приют?» Оба старших брата промолчали, а Павлик ответил довольно грубо, и тоже по-английски: «Отвали, дядя, нам ваши вопросы ещё в Америке жуть как надоели!» Кстати, та атмосфера, в которой воспитывался Павел, была не совсем здорова, и это отразилось на формировании личности ребёнка.
Прямо из аэропорта Козьминых в полном составе доставили на телевидение. Им там, кстати, вручили огромное количество писем, пришедших из разных стран со словами сочувствия и поддержки. Козьмины поблагодарили всех автором этих писем и выразили особую благодарность Никите Хрущёву, который поставил вопрос ребром в своём выступлении в ООН о возвращении детей в СССР.
По общему мнению, возвращение Козьминых из Америки явилось одним из первых успехов в идеологической борьбе в ходе «холодной войны» между США и СССР.
С прибытием из Америки сыновей Козьминым выделили уже трёхкомнатную квартиру в Москве и назначили им пожизненную пенсию. Детей определили в школу-интернат, где они восстанавливали свой русский язык и адаптировались к новым условиям. А маленького Петю поместили в детский санаторий, где он пробыл на лечении целый год (выяснилось, что у него был гастрит и грыжа).
Лечение не помогло, и Надежда уговорила мужа переехать в город её детства Бердянск, к Азовскому морю. Там, кстати, мальчик быстро пошёл на поправку. А русскому языку он учился у младшего брата Коли, который родился уже в СССР.
Старший сын Слава впитал в себя культуру Запада, обожал рок. В юные годы одевался как хиппи, а годами позже стал… аккуратистом. По сей день преподаёт в Бердянском государственном университете.
Второй сын Юрий по выходу из интерната начал свою карьеру официантом в ресторане. Так в Бердянске и живёт.
Павлик рос задиристым и отчаянным парнем. В отличие от своих братьев он сохранил дух бунтаря, оставаясь в постоянном поиске идеалов и новых партнёрш…
Пётр с ранних лет подражал во всём своему старшему брату Славику: ходил по улице босиком, в рваных джинсах…
Спустя годы Георгий и Надежда оставили часть дома в Бердянске своим трём повзрослевшим сыновьям, вторую половину продали и приобрели жильё в Щёкино, куда переехали с Петей и Колей.
В 1976 году ушёл из жизни Георгий. Надежде сделал предложение младший брат Георгия – Степан, который вернулся с фронта безногим, она не отказала ему. Он стал ей добрым мужем, а к своим племянникам относился как к родным детям… Спустя годы, и он ушёл в мир иной…
Николай стал хорошим портным, а Пётр – профессиональным художником. Закончив «Строгановку», он перебрался жить в Москву вместе с матерью. У Надежды развилась подозрительность, и однажды, возвратившись домой, Пётр обнаружил её мёртвой в кресле. Был включён газ…
Сейчас Пётр Георгиевич Козьмин проживает в Энгельсе с супругой. Они организовали в своём доме на краю Ставского леса художественную галерею… Впрочем, об этом мы уже писали…